Павел Дмитриев - Анизотропное шоссе [СИ]
Пришлось соглашаться и уверять во всяческих почтениях, мимикой и жестами выражать ликование как крайнюю степень радости по поводу скорой встречи с близкими по духу и разуму господами. Себя же успокаивать старой поговоркой: обещать не значит жениться. Вот смеху-то будет, если матерый скаут в моем лице окажется совершенно не в курсе детской символики или ритуалов, или того хуже, найдется «общий» знакомый с далеких и болотистых берегов реки Исеть.
Тем не менее, в суете клубной благоглупости нашлось светлое пятно. Уже в дверях гостеприимная бабуля-метрдотель на прощание шепнула:
— Милок, ты поищи в порту «Артель русских грузчиков»… Пастернак фамилия трудового агента, не ошибешься.
«Овощ или писатель?» — хотел подшутить я, но сдержался.
Дай бог ей долгих лет!
Надо сказать, обеденная история этим отнюдь не закончилась. Не успел я спуститься на улицу и дойти до угла, как меня догнал Виктор Александрович.
— Могу ли я попросить вас об одолжении? — начал он с места в карьер.
— Разумеется! — надеюсь, моя улыбка в тот момент не сильно походила на оскал.
— Понимаете ли, моя фамилия Ларионов… Капитан Ларионов,[219] юнкером пошел в Ледяной поход Добровольческой армии Лавра Георгиевича… Из Финляндии меня официально выслали в прошлом году, так что я в Хельсинки, гхм, можно сказать — на нелегальном положении.
— Очень приятно…
В ответ он уставился на меня как фанат WoT на почитателя Ingress. К счастью, немая сцена обошлась без кинематографической экспрессии. Господин капитан лишь хлопнул себя по лбу кончиками пальцев:
— Ах, простите, вы же наверняка не в курсе!
— Скорее всего, — честно признался я.
— Понятно, конечно понятно, большевики постарались все скрыть!
— Они это умеют!
— Так вот, — с отчетливо ощутимой ноткой самодовольства зачастил Виктор Александрович. — Как раз за обедом я упомянул Бориса Коверду, который застрелил большевистского шакала Войкова. Но провидению было угодно распорядиться так, что именно в этот же самый день, 7 июня, я с парой помощников сумел забрался в Петербург и закидал бомбами Новицкого,[220] партийное собрание![221] Кучу партийных сволочей мы переранили, а верно и убили кого-нибудь.
— М-м-м. Что-то было такое, да! В газетах писали про взрывы, некоторые сокамерники опасались ужесточения приговоров. Вроде как все остались живы, но ничего конкретного и точного, тем более фамилий, — вспомнил я, попутно пытаясь понять логику фактического признания в терроризме.
Но господин Ларионов, отбросив хваленую дворянскую сдержанность, сумел завершить свою мысль быстрее:
— Вот прямо сию минуту мне пришла в голову потрясающая идея, никак не могу вытерпеть и дня, чтобы не обсудить ее с учетом вашего опыта. Что если с группой хороших бойцов добраться до советского концлагеря, перебить охрану и увести сотню, а то и больше наших друзей и соратников? Прошу, нет, даже умоляю, поскорее расскажите мне все подробности своей истории!
Пазл в моей голове наконец-то собрался, и я едва не крикнул радостное: «Ур-а-а-а!». Наконец-то передо мной тот человек, который сможет относительно безопасно привести меня на чердак, к тайнику с телефоном, и даже вывести обратно. Более того, он сам или стоящие за ним серьезные господа белоэмигранты вполне способны реализовать заложенный в смартфоне потенциал знаний о будущем! Только далеко не радужные воспоминания о «клубном» обеде позволили хотя бы отчасти сдержать первый порыв:
— С преогромным удовольствием! А то кроме финских следователей меня и слушать никто не хотел!
Следующие несколько часов мы неспешно прогуливались. По расхлестанной бесконечной стройкой брусчатке набережной, мимо убогих, забитых галантереей лавчонок времен Густава Васа.[222] По асфальту, вдоль блестящей сквозь фешенебельные витрины ювелирки, промеж полушарий зонтиков летних кафешек, гордящихся видом на чуть виднеющийся вдали Свеаборг. По затейливой дорожке в зелени Брунспарка, а потом по грязному, покрытому пятнами выжженной травы песку пляжа, ближе к купальщикам в панамах с цветочками и странных платьях. Затем разворачивались обратно, к суете и вони торгового порта, рядам плотно припаркованных мотопарусных шаланд (кораблями называть подобные каботажные недомерки не мог даже профан в морском деле типа меня).
Разумеется, я скрыл все, что хоть как-то касалось будущего. Но в остальном повествование от момента ареста до встречи финских пограничников вышло исключительно подробным. И надо сказать, Виктор Александрович не только внимательнейшим образом вникал в мельчайшие нюансы по части снаряжения, «подножного корма», маршрута и сил охранителей, но скоро купил в удачно подвернувшемся магазинчике блокнот с карандашом, после чего принялся конспектировать, не скрывая восторга перед уральскими скаутами в общем и моем вкладе в «белое дело» в частности.
Въедливость скоро принесла неожиданный результат:
— Можно ли поинтересоваться, откуда появился топор? — с эдакой нарочитой небрежностью поинтересовался господин капитан. — В перечне исходных вещей сей важный инструмент не значится, — он не преминул ткнуть пальцем в неровные строчки своих записей. — В данную часть вкралась ошибка, или же потом вам удалось его купить или найти?
Черт возьми, какой дурацкий прокол! Двойное убийство, пусть даже и зэков-чекистов, я от греха подальше утаил даже от финнов!
— М-м-м…- нерешительно начал я, как бы вспоминая, и вдруг понял: второй-третий наводящий вопрос, и ложь непременно выползет из-под правды, раздавив в мелкую труху хрупкое доверие, а с ним надежды на сотрудничество. Пришлось выложить все как было: — Не хотел, но внезапно вышел один против двоих…
Эту часть одиссеи мой собеседник выслушал с особым удовольствием и, устремив взгляд к горизонту, ответил неожиданным четверостишием, которое можно было понять как изощренную эпитафию:
И гнев Твой, клокочуще-знойный,
На трупные души пролей.
О Боже, они недостойны
Ни нашей любви, ни Твоей.[223]
Когда Виктор Александрович обернулся ко мне, в его глазах блистали огни заходящего солнца.
— Как этого мало за наших друзей, многие тысячи которых встали к стенке под дула чекистских ружей! Но как это много… ваш побег есть настоящий подвиг!
— Мне всего лишь хотелось спасти свою жизнь, — попробовал возразить я.
Еще не хватало по пустому поводу повиснуть на знамени антибольшевистской борьбы! Неужели побеги с Соловков на самом деле так редки,[224] что каждый имеет смысл обсуждать? Или я чего-то не понимаю? Но господин Ларионов уже подал руку для пожатия:
— Вы сделали больше, чем многие наши офицеры! Позвольте обращаться «на ты»!
— Рад знакомству, Виктор! — автоматический ответил я.
— Если не затруднит… Алексей, а как бы ты сам напал на Кемперпункт? Но погоди, погоди, не пора ли нам перекусить?
Жизнь-то налаживается! Стоило отказаться от идиотского политеса, так сразу появилась на удивление правильная идея.
— Решительно поддерживаю! С чертовой рыбы у меня все кишки слиплись!
— Так Петров пост[225] же! — рассмеялся моей культурной дикости Виктор. — У графини в клубе поставлено строго, не то что в ресторанах! Пойдем в «Bellevue», под хорошую закуску думать проще!
Вот всем хорош бравый капитан, но нет у меня ни малейшего желания играть с чекистами в свинцовые ляпки на карельских болотах. Однако дать решительный отказ после стольких комплиментов как-то неудобно, и, вообще, кто как не он доведет меня до тайника с телефоном в целости и сохранности?! Таким образом, мне нужна идея, во-первых, привлекательная и масштабная, во-вторых, требующая предварительной разведки на месте. Должны же остаться в белой гвардии хоть какие-то доверенные кадры, способные перемещаться легально по Карелии? Ну или на худой конец, пусть делают себе документы, «не отличимые от натуральных» по вкусу, цвету и запаху, да ищут приключения на свои задницы. Только сперва мне, любимому, окошечко в Петербург и обратно организуют, с их-то опытом ничего не стоит, какая разница, одним нелегалом больше, одним меньше?
Будь дорога до заведения раза в три длиннее, моей фантазии хватило бы на десяток прожектов, но пришлось ограничиться «планом А». «Красивый вид»[226] оказался совсем рядом, между православным храмом и флотскими казармами, только перейти по мостику с расположенной у главного причала рыночной площади на стремительно набирающий респектабельность островок Скатудень. К моему немалому удивлению, под изящной франкоязычной вывеской скрывался классический русский ресторан. Не особенно бедствующий капитан заказал французский суп с трюфелями и бефстроганов из оленины под брусничным соусом, добавив, в том числе в расчете на меня, чайник специального «чая», на деле — контрабандного, но совсем недурного бренди. Я же не смог устоять против густой солянки на дюжине сортов копченого мяса и подозрительно дешевых блинов с черной икрой.
